На большом черном табло замельтешили и замерли ярко-желтые буквы и цифры. Отправление ближайших поездов. Прямые на Лондон и Бристоль, со всеми остановками до Эдинбурга (я даже и не знал о таком, я думал, что все эдинбургские отправляются с Куин-стрит), поезда на Странрар, на Эр, на Ларгс, на Уэмис-Бей, на Гурок… через Пейсли.
Ближайший поезд на Пейсли отправлялся с тринадцатой платформы. Через пять минут, если верить вокзальным часам. Теперь в ходу так называемая «система свободного доступа», у входа ничего не проверяют, а если появился контролер и у тебя нет билета — платишь ему.
Через пятнадцать минут я сошел с поезда и направился прямо на Эспедер-стрит.
Пейсли и изменился, и нет. Побольше машин, чуть поменьше людей. Кое-где появились новые магазины, а старые стали как-то почище, поярче. Несколько высоких зданий. Шагая по освещенной косыми лучами низкого декабрьского солнца мостовой, я ощущал подъем, но вместе с тем и… не знаю уж, как это лучше назвать… возбужденную горечь, так будет ближе всего. В моей голове звучали песни, песни, которые я слышал этой ночью, сквозь стену и сквозь годы, я вспоминал Кристину, ее голос и вкус ее губ, то, как она двигалась по сцене, и ее тело в моих руках.
Я шел, вспоминал, и вдруг оказалось, что я напеваю в такт своим шагам совершенно новый мотив, а потом пришли и слова к этому мотиву, именно пришли, я их не придумал, а услышал.
Я думал, что это конец,
Что мы разошлись и не встретимся.
Забыл я, что есть такая
Эспедер-стрит.
Она в Запустелом поселке
За улицей Одиночества.
Тупичок в квартале Отчаяния,
Эспедер-стрит .
А вот и она, подумал я, выходя на Эспедер-стрит.
Должен признаться, она меня сильно разочаровала. Какие-то куски ее посносили, хотя я и не был совсем уверен, какие именно. Она стала какая-то разномастная, путаная, неуверенная в себе. У выхода на Косисайд-стрит появилась новая пиццерия; мне казалось, что она там абсолютно неуместна — нечто яркое и пластиковое, из другого века, с другой планеты. На противоположной стороне Косисайд-стрит я увидел бар «Ватерлоо», тот самый, куда я затащил тогда Джин Уэбб. Вот на нем эти двенадцать лет вроде и не сказались. Я хотел было зайти туда по старой памяти, но воздержался. Вместо этого я пошел по Эспедер-стрит, силясь вспомнить, где тут жили Уэббы. Улица себе и улица, невысокие доходные дома, часть из них поновее (я не мог даже припомнить, были они тут раньше или нет, так тут все переменилось), домики отдельные и сдвоенные, ободранная, запущенная школа, новый бильярдный клуб и старое здание фабрики. Дойдя до конца улицы, я развернулся и побрел назад со странным ощущением, что кто-то меня обманул.
Я пытался наново пережить бьющую через край радость того дня, когда я встретил тут Джин, или отрешенное блаженство, испытанное мною семь лет спустя, после визита к ее матери, когда я шел по этой самой улице под фантастически ярким закатным небом. Само собой, во мне не прозвучало ни малейшего отзвука ни той, ни другой эмоции.
Я шел, мыча себе под нос новый, только что появившийся мотив, а в голове все появлялись и появлялись слова:
Ты думал, что этому нет конца,
Что пустой стакан всегда можно долить.
Ты думал, что будешь всегда наверху,
А теперь ты катишься вниз.
На пересечении с Кэнал-стрит я остановился на красный и вдруг поймал на себе заинтересованный взгляд мужчины, шедшего навстречу и остановившегося на другой стороне улицы. Плащ, костюм, портфель, — мои почитатели выглядят совершенно иначе. За последние годы я успел уже отвыкнуть от такого непрошеного внимания, а потому почувствовал себя довольно неуютно.
Было похоже, что этот человек хочет со мною поговорить. Я совсем было решил свернуть на Кэнал-стрит, чтобы не столкнуться с ним, но затем подумал, да чего я, собственно, дергаюсь. На светофоре вспыхнул зеленый. Когда мы сошлись на середине улицы, незнакомый человек вытянул руку, словно желая меня остановить, затем прищурил левый глаз и спросил:
— Дэн Уэйр?
— Да?
Он широко ухмыльнулся, схватил мою руку и крепко ее пожал.
— Глен Уэбб, вы меня помните?
Один из братьев Джин, вроде бы тот, который служил в армии.
— Конечно, помню, — кивнул я.
— Давайте зайдем тут куда-нибудь, выпьем. — Глен Уэбб взглянул на свои часы. — У вас найдется время? — Судя по всему, он был искренне рад этой встрече.
— Давайте, почему бы и нет? Роскошный, с иголочки новый бар, куда мы пошли, именовался «Коркерс» . Мягкое освещение, пухлые, обтянутые зеленой кожей кресла. Под потолком крутится огромный вентилятор — это что теперь, отличительный знак кабаков, где тусуются шотландские яппи ? Я проигнорировал ухудшенные британские имитации кошмарных американских сортов пива и заказал себе пинту «экспортного». Глен ограничился безалкогольным.
— Я так сразу и подумал, что это вы. Это ничего, что я так на вас набросился?
— Да нет, ничего, — улыбнулся я. — Теперь меня не слишком часто узнают на улицах.
— Вы уже ушли на покой, да?
— Да, — сказал я, — вроде того. — Мне никогда не пришла бы в голову такая формулировка, но в общем-то он был прав. — А чем занимаетесь вы? Вид у вас вполне преуспевающий.
— О, у меня все отлично, — рассмеялся Глен, — работаю теперь в Глазго на одну фирму. Как раз вот шел к очередному клиенту, бухгалтерские книги проверять. — Нет, подумал я, перепутал я братьев. Это тот, который аудитор и стажировался в Лондоне. — Нет, но это просто здорово. Мы ведь с Джин буквально вчера вас вспоминали.