Улица отчаяния - Страница 51

— … Засранка херова! — звенел жестяной, без низких частот голос. — Да я ж тебе, сука, три кола в… — Хорошая вещь интерком: легкий нажим кнопки — и ничего не слышно. Машина прыгнула вперед, меня вдавило в сиденье, ни в чем не повинное шампанское снова расплескалось. Живые изгороди и поросшие травой обочины мелькали все быстрее и быстрее, до кургузой красной машины оставались уже считанные метры, я снова ткнул пальцем в кнопку интеркома.

— Ты, стервоза, ты чтоб и не думала спихнуть ее с дороги! Тормози, кому говорят! Ты что, забыла, что было в тот раз? Тормози, я же не шучу.

Джас ударила по тормозам, обожгла меня негодующим взглядом, сорвала с подбритого черепа и бросила себе под ноги роскошную (цвета шампанского) шоферскую фуражку и скинула скорость до мирных тридцати миль в час. «Я и говорить с тобой не хочу», — красноречиво говорили горестно ссутуленные, украшенные витым золотом плечи. Я отер обильно вспотевшие ладони о штаны и бессильно откинулся на спинку.

— Уволить, — сказала Инес, не поднимая головы от «Космополитен».

— Она права, — кивнул Уэс. — Ты нам еще нужен.

— Да чего там, — отмахнулся я. — Вот научусь водить, тогда и уволю.

Инес саркастически хохотнула, Уэс покачал головой и отвернулся к окну.

— Уэс, — окликнула его Инес, закрывая журнал.

— Да?

— Так ты что, серьезно насчет этих… клопов?

— Абсолютно. — Уэс взял с изящного (розовое дерево) столика, стоявшего между мною и Инес, серебряный портсигар и достал оттуда косяк. — С чего бы мне врать? — Он закурил и откинулся на спинку, попеременно поглядывая на меня и Инес.

— Ну, раз ты так, — поджала губы Инес, — я в твоем доме не ночую. Найду в Ньюки какую-нибудь гостиницу. Ну а ты, — повернулась она ко мне, — ты решил, где будешь жить?

Я пожал плечами и тоже взял косяк.

Великолепно скрученный (одна из причин, почему мне не хотелось расставаться с Джас).

Кроме того, Джас грозилась в случае чего сказать своему отцу, ист-эндскому гангстеру, что я ее изнасиловал, а радикальная пенисэктомия не входила в мои ближайшие планы. Джас буквально требовала, чтобы я ее отжарил, я же до жути боялся, что тогда она еще крепче ко мне привяжется, вообще будет не стряхнуть (гипертрофия эго эндемична для рок-звезд), да и вообще мне нравилось иметь ее под рукой. С ней можно было поговорить. У нее был характер — поразительно скверный, но все-таки был.

— Ну, так что? — настаивала Инес.

Мне хотелось пожить у Уэса, какое-никакое, а разнообразие, но она явно хотела, чтобы я к ней присоединился.

— Ладно, гостиница так гостиница. Ты уж, Уэс, — развел я руками, — прости.

— Да брось ты, чего там извиняться. — Уэс смотрел вдаль, где за пологим травянистым склоном уже угадывалась белая полоска прибоя. — Ты в полном своем гражданском праве делать как тебе хочется. Включи лучше какие-нибудь звуки, — вздохнул он, — а то как-то здесь слишком тихо.

Ох, господи, большие дома, быстрые машины и шикарные женщины. Слава и богатство, в них нет ровно ничего плохого, если ты достаточно молод, чтобы получать от них удовольствие, и достаточно стар, чтобы держать их в руках.

Остальные заработали поменьше меня, но все равно очень, очень много. Мы прорвались в очень хороший момент, когда альбомы раскупались, как жареные пирожки. Пик нашей популярности в Британии приходится на семьдесят восьмой год, год, когда было продано рекордное число пластинок, к этому времени мы были уже знамениты и в Штатах, да и не только в Штатах, а везде, по всему миру. Чего только не писали о том, кто мы такие и что мы такое, что мы хотим сказать, к чему мы относимся и за что боремся, и мне кажется, что во всех этих нагромождениях чуши есть и крупица правды, в частности, я вполне согласен с мыслью, что мы были этаким осторожным шажком в сторону панка — достаточно оригинальные, чтобы привлечь к себе внимание, и не настолько буйные, чтобы представлять собой серьезную угрозу.

Мы сидели промеж двух стульев (или, если хотите, стояли одной ногой в прошлом, а другой приветствовали будущее) и очень неплохо на этом заработали. Нас объявляли и тем, и этим, и пятым, и десятым, мы были многограннее граненого стакана и насекомьего глаза. Мы заставляли слушателей не только отбивать ногою такт, но и шевелить извилинами (сочетание, доступное далеко не каждой команде, достигнуть его ой как трудно, вы уж мне поверьте). У нас был — не сочтите за нескромность — класс.

Самым главным нашим трюком являлась… музыка, вот за то нас и любили, вот за то нас и хвалили. Как это вышло? Ума не приложу. В то время я ужасно гордился нашей такой репутацией, теперь же она кажется мне совершенно бессмысленной. Мы строили свои песни не так, как все, мы развивали основную музыкальную тему по нестандартным схемам, мы применяли необычные созвучия, неожиданные, но не раздражающие слух наслоения музыкальной ткани. Кой черт, да я же попросту пытался получить такой же самый звук, как у всех остальных, я изо всех сил старался быть нормальным. Старался — и не мог, ничего у меня не получалось, вот вам и весь секрет.

Но если меня спрашивали, как мы добиваемся того, чего добиваемся, я обычно отвечал, что все дело в мотивах. Да так оно и было. Глядя в корень, настоящим товаром является именно музыка — мотивы, которые люди могут запомнить, напеть, насвистеть или выщипать из своих собственных гитар.

А все остальное, от аккордов, аранжировки и виртуозного исполнения до имиджа, маркетинга и сценической пиротехники, все это не более чем витрина, с которой продается музыка, а в моем случае — именно мелодии, ведь мои тексты редко поднимаются над средне-приемлемым уровнем, а бывает, что и до него не дотягивают. Музыка вещь надежная, мало кому удается продать много пластинок, опираясь в первую очередь на достоинства своих стихов. К тому же музыка не нуждается в переводе.